Икона в серебряном окладе "Богоматерь Казанская"

Лики Марии и Христа, как реликвии, заключены в несколько оболочек оправы: роскошно убранные золотом и жемчугом с самоцветами ленты, богатые ткани (у Марии штриховка творёным золотом по черновато-красному мафорию, у Христа, наоборот, сплошной золотой лист, приплёснутый исчерна-зелёными и красными лаками). Наконец, изображение драгоценностей переходит в настоящий драгоценный металл венца и тиснёной басмы, переводя символическое в буквальное, как бы растворяя границу между иконой и миром и тем укрепляя связь земного с небесным, смертных людей и святых ликов. Несмотря на достоинства обрамлений, вся краса иконы именно в чертах Богоматери: крупных, чистых, отмеченных особой глубиной выражения. Её застывший на далёкой точке взор кажется печальным, но уста тронуты тенью улыбки, ровно настолько, чтобы намёк на грусть обращался просто в светлый покой. Вообще, в сюжете Казанской лики Марии и Сына представлены крупно и обособленно, как больше нигде. И можно хорошо рассмотреть их и убедиться в их специфической разнице: они как будто принадлежат разным расам, даже форма ушей иная. Это взаимное несходство и... душевная отдалённость изображённых, не видящих друг друга, пребывающих каждый в своём герметичном состоянии, удивительны. Вспоминается, как Христос сказал: «Мои отец и мать — это ученики», поставив духовное родство выше кровного, как бы обособившись от Богородицы. Но одновременно с этим — благословляющая рука Христа касается шеи матери, сливается с её телом (только здесь, в сюжете Казанской!). И теплый ручеёк плоти вновь сближает, соединяет эмоционально разделённых героев.